Fred A. Baughman Jr., MD with Craig Hovey «The ADHD Fraud—How Psychiatry Makes “Patients” of Normal Children»
«Мошенничество СДВГ: как психиатрия создает пациентов из нормальных детей»
Глава вторая
ОХОТА НА ОБЕЗЬЯН
Мы идем по пути великого прогресса, но не в том направлении. – Огден Нэш
Весной 2001 года миллионы жителей индийского города Нью-Дели и близлежащих районов были охвачены паникой. Чего они боялись? Причиной их страха было хищное чудовище, получеловек-полуобезьяна, которого так и прозвали - «Человек-обезьяна». Это было нечто столь ужасное, что полицию просто завалили жалобами. Жители сообщали, что это существо терроризирует их по ночам, и нападает на них, пуская в ход свои железные когти. В газетах печатали фотографии людей, демонстрирующих раны, полученные якобы от этого чудовища. Ходило мнение, что человек-обезьяна обладает невероятной силой; некоторые люди даже полагали, что это очень мощный робот, управляемый с помощью дистанционного пульта, или, возможно, даже космический пришелец, посланный сюда, чтобы разнести в пух и прах любого, что по несчастью окажется на его пути.
Двое мужчин, пытаясь скрыться от человека-обезьяны, вскарабкались на крыши зданий и прыгнули вниз, разбившись насмерть. Однажды ночью беременная женщина, которая спала на балконе своей квартиры, проснулась от криков соседа «Обезьяна здесь!». В попытке укрыться от него, она побежала по лестнице, упала, скатившись вниз на целый пролет, и умерла. Но не у всех получалось спастись бегством; одна женщина просто упала в обморок при виде, как ей показалось, человека-обезьяны на своем балконе. К счастью, когда она очнулась, его уже не было, а она никак не пострадала. Многие родители отправляли своих детей пожить у родственников или друзей в безопасном месте, пока это наводящее дикий ужас существо не будет поймано. Некоторые отказывались выходить на работу и сидели дома. Какой должна быть работа, чтобы ради нее стоило рисковать жизнью?
В самый разгар паники 3000 офицеров полиции были задействованы, чтобы найти и схватить чудовище. К тому времени в полицию поступили уже сотни жалоб от людей, видевших чудовище или заявлявших, что оно ударило или расцарапало их своими когтями. Группы добровольцев патрулировали улицы по ночам, стреляя из ружей в воздух и тем самым нагнетая еще больший страх. И хотя никто их них не нашел человека-обезьяну, они напали на нескольких человек, которых ошибочно приняли за чудовище, в том числе на индусского мистика, человека ростом в 4 фута (120 см), который исполнял свои ритуалы в лесу.
Газеты и телевидение следили за ситуацией и постоянно передавали сообщения о нападениях человека-обезьяны, усиливая тем самым панику и без того напуганных людей; они продолжали освещать эту тему, показывая тех, кто якобы стал жертвой насилия со стороны человека-обезьяны. Несмотря на то, что в дополнение ко всему прочему за поимку этого чудовища была назначена награда в 50 тыс. рупий ($1067), его так и не поймали, ни отряды добровольцев, ни официальные органы правопорядка. Спустя пару месяцев после первых сообщений о появлении этого чудовища полиция Индии пришла к выводу, что никакого человека-обезьяны не существует и что распространившаяся паника была вызвана массовой истерией.
ОХОТА НА ОБЕЗЬЯН
Это легко - рассматривать случай с паникой, посеянной вокруг человека-обезьяны, как просто пример того, как страх парализует умы невежественных людей, и близко не обладающих той мудростью и ясностью суждения, свойственных нам, жителям Соединенных Штатов. Легко при этом тупо подхватывать чужие нерациональные взгляды и распространять их среди остального населения, подливая масло в огонь. Но это также и совершенно неправильно. Ведь мы попались на свою собственную удочку, мы клюнули на преподнесенную нам ложь, которая живет с нами уже много лет, и с каждым днем она крепнет, поскольку ее поддерживают специалисты по здравоохранению и образованию, СМИ, фармацевтические и страховые компании, а также запуганные родители. По сравнению с таким положением дел паника, вызванная человеком-обезьяной, – это лишь быстро заглушенный разумом отголосок настоящего страха. Если бы только мы действительно были так разумны.
Представьте себе страну, где шесть миллионов детей кормят сильнодействующими препаратами, чтобы сдерживать нежелательное поведение, такое так, ерзание, мечтательность, дурачество в классе, недостаточную сосредоточенность внимания, неспособность быстро завершить выполняемую работу, недостаточно хороший контроль своих порывов или недостаточно хорошая способность к самоограничению. Представьте себе страну, где обучающие детей учителя составляют передовой отряд, задача которого – выявлять «обезьян», нуждающихся в химической коррекции, а школьные работники, психологи, консультанты и администрация выступают в роли силы поддержки, которая помогает расширить захваченную территорию. Представьте себе такое место, где врачи становятся функционерами и послушно подвергают «обезьян» шоку с помощью препаратов, чтобы утихомирить их.
КРУПНОЕ НАДУВАТЕЛЬСТВО
Ну, а как насчет родителей? Почему они позволяют, чтобы их детей подвергали такой массированной атаке? Для некоторых родителей препараты – это хорошая альтернатива, которая освобождает их от необходимости прилагать усилия стать компетентными родителями и обеспечить ребенка всем необходимым. Тем не менее, в большинстве своем родители желают своим детям всего самого лучшего, они просто не осознают, насколько им заморочили голову.
Родителям говорят, что их ребенок стал жертвой невидимой силы, которая заставляет его вести себя неадекватно. И с этим нужно срочно что-то сделать, иначе его ждет жизнь, полная неудач, разочарований, нереализованных возможностей, а то и того хуже. Затем, как следует напугав родителей, им сообщают «хорошую новость»: что существуют безопасные, оказывающие мягкое воздействие вещества, которые могут укротить зверя, пожирающего мозг их ребенка. Родителям очень ясно дают понять, что не посадить их ребенка в этот спасательный плот – это все равно, что пустить его по течению в опасных водах. Ну какая мать или отец смогут после этого беззаботно отнестись к жизни своего ребенка?
Если родители сопротивляются, то их всеми силами уговаривают попытаться спасти своего ребенка; неужели они не дадут ему хотя бы один шанс? Если волшебный эликсир сработает, значит у нас есть доказательство того, что ребенок действительно был болен. Если он не сработает, ну и ладно, ведь что плохого в том, чтобы попытаться спасти чью-то жизнь? Конечно, когда ребенку для пробы дают волшебный эликсир, от тех, кто его продает и распространяет, поступают восторженные отзывы; они говорят, что эта сыворотка сделала ребенка намного более счастливым, и благодаря ей он не превратится в никчемную обезьяну. Теперь он вписывается в социальные рамки, и его будущее выглядит гораздо более перспективным. Слава богу, охотники на обезьян вмешались вовремя.
О чем родителям не говорят, так это о том, что запустив процесс превращения ребенка в обезьяну, его будет трудно остановить, поскольку это будет воспринято с большим неодобрением. И если пряник больше не действует, в ход будет пущен кнут. Майкл и Джил Кэрроллы усвоили этот урок на горьком опыте, когда им стали угрожать лишением родительских прав. Когда их пятилетний сын Кайл пошел в садик, он был энергичным, любознательным, жизнерадостным ребенком, который иногда вел себя глупо. Его воспитательница, беспокоясь о том, что он не сможет сидеть спокойно за партой в первом классе, порекомендовала проверить его на СДВГ. Родители Кайла последовали этой рекомендации, и вскоре Кайлу начали давать Риталин. Первые несколько месяцев обучения в первом классе прошли нормально, но весной ситуация стала ухудшаться.
Кайла стала мучить бессонница. Возвращаясь домой из школы, он чувствовал себя совершенно измотанным. У него пропал аппетит, он начал жаловаться на боли в ногах. В интервью журналу «Redbook» в октябре 2001 года отец Кайла сказал: «Самое ужасное во всем этом было наблюдать, как меняется его личность. Это было видно по его глазам. Они стали совершенно пустыми». В конце года он получил плохие оценки. Это была последняя капля, после чего родители решили больше не давать ему Риталин. Летом он ходил на дополнительные занятия для отстающих детей, и в дальнейшем у него не было никаких трудностей. «Он снова стал нормальным, он делал то, что делают обычные дети, и больше не выглядел таким вялым» – вспоминает его отец.
Когда Кайл пошел во второй класс, Майкл и Джил решили попробовать не давать ему Риталин. На следующий день им позвонила школьная медсестра и поинтересовалась, почему они не дают ему препарат. Майкл подробно рассказал ей о проблемах, возникших у сына в результате приема Риталина, и объяснил, почему они перестали его давать. Вскоре после этого разговора школьные работники обратились в окружной департамент социального обеспечения г. Олбани и заявили, что решение родителей прекратить давать мальчику Риталин ставит под угрозу его способность нормально заниматься в школе. Социальный работник школы пришла домой к Кэрроллам и сообщила, что если они не будут давать Кайлу Риталин, их обвинят в пренебрежении здоровьем ребенка. В той же статье, опубликованной в журнале «Redbook», Майкл Кэрролл говорит: «Я боялся, что буду лишен родительских прав на моего сына и, возможно, на других детей тоже».
В октябре школьный консультант и школьный психолог заявили Кэрроллам, что не давать мальчику Риталин – это все равно, что не давать инсулин больному диабетом. На каждой странице его индивидуальной программы обучения стояла фраза «Медикаментозное лечение важно для успешного обучения». В конце концов родители не выдержали возрастающего давления и возобновили лечение. Оно продолжалось вплоть до следующего года, когда их педиатр согласился прекратить лечение, поскольку от родителей постоянно поступали тревожные сообщения о том, что Риталин пагубно влияет на состояние их ребенка.
Правы ли школы, утверждая, что такие препараты как Риталин необходимы для успешного обучения? Нет. В 1993 году профессор педиатрии Джеймс Свенсон в обзоре результатов проведенных исследований заявил, что Риталин не приводит к улучшению способности обучаться на сколько-нибудь продолжительный срок. Но это не все. Вот что сказал тот же доктор Свенсон 7 марта 1998 года на встрече Американского общества подростковой психиатрии, когда ему задали вопрос о правомерности диагноза СДВГ: «Я бы предпочел иметь объективные причины постановки данного диагноза (СДВГ). На данный момент психиатрический диагноз имеет исключительно субъективный характер… Нам хотелось бы видеть биологические анализы, давняя мечта психиатрии».
Что касается таких детей как Кайл, которые стали объектом нападок со стороны школ и которых заклеймили как обезьян в припадке одержимой страсти к диагнозам и химическим средствам контроля, то мы видим, что их интересами и здоровьем жертвуют исключительно ради того, чтобы сделать их более управляемыми в школе. Как сказала Джил Кэрролл в статье, опубликованной февральским изданием журнала «Reason» в 2001 году: «Риталин решил проблему для школы, но побочные эффекты были слишком явными».
В поведении детей нет ничего столь чудовищного, что оправдывало бы необходимость отдавать миллионы приказов «Найти и обезвредить», как это делалось в последнее время с использованием СДВГ в качестве законного прикрытия. Школы всегда смотрят на ситуацию с точки зрения того, в какой степени плохое поведение нескольких учеников в классе нарушает работу класса, при каком соотношении между учащимися и учителями возникает необходимость успокаивать непослушное меньшинство. Тем не менее, хвататься за медицинские препараты только потому, что они, как считается, облегчают контроль над классом, – это не выход.
Но что действительно шокирует, так это тот факт, что взрослые готовы предпринять такую массированную атаку на самих детей. Диана МакГиннесс, психолог и автор книги «Когда дети не учатся», которая сделала собственные выводы, изучив соответствующие исследовательские материалы, сказала: «Тщательное исследование этого вопроса показывает, что с методологической точки зрения синдрома дефицита внимания и гиперактивности просто не существует. Мы придумали заболевание, нашли для него медицинское решение, и теперь должны отказаться от него. Вопрос в том, как мы собираемся уничтожить монстра, которого сами породили».
В Индии паника вокруг человека-обезьяны прекратилась, когда людям показали, что это выдумка. Здесь в Соединенных Штатах отсутствие каких-либо доказательств существования СДВГ – нашего человека-обезьяны – только добавляет решимости тем, кто верует в его существование, в их попытках найти «доказательства» или хотя бы то, что можно приукрасить и представить в качестве доказательств.
Когда в Индии появился этот наводящий страх человек-обезьяна, люди не считали его «одним их своих». Это была некая потусторонняя сила, с которой нужно было сражаться, чтобы защитить детей, – побуждение, достойное восхищения, пусть даже самого фантома и не существовало в действительности. Здесь в Соединенных Штатах нас обманом заставили поверить, будто в наших детях живет некая злая сила, «человек-обезьяна», которая проявляется в виде синдрома дефицита внимания и гиперактивности, и мы должны охотиться на детей, зараженных этим чудовищем. Но если мы посмотрим на тот трюк с человеком-обезьяной в Индии и на этот трюк с СДВГ в Америке, то мы увидим, что в них имеется нечто общее. Ни того, ни другого никто и никогда не видел.
В Индии были совершены нападения на нескольких человек, которых ошибочно приняли за человека-обезьяну. Но после того, как вся паника закончилась, мы можем совершенно разумно предположить, что нападения на людей тоже прекратились. Здесь же, в Америке, на детей навешивают ярлыки, которые могут заклеймить их позором и искалечить на всю жизнь. Им говорят, что любые конфликты, которые возникают у них с авторитетными взрослыми, свидетельствуют о том, что их мозг «дает осечку», – все равно что заметить какую-нибудь царапину или дырку на стене и сказать, что это доказывает существование человека-обезьяны, – а затем их заставляют принимать мощные, вызывающие зависимость препараты, которые могут нанести непоправимый вред их здоровью. Но что еще хуже, этих детей приучают продолжать наносить себе вред, убеждая их в том, что у них есть некий врожденный умственный недостаток и что они, возможно, никогда не смогут быть «правы». И дело не только в том, что взрослые стали считать их обезьянами, все дело в том, что теперь их самих учат думать о себе как об обезьянах.
Как страх, охвативший Индию, так и страх, охвативший США, поначалу действительно имели под собой некоторые основания, пока все это в конце концов не зашло слишком далеко. В Нью-Дели с давних пор существовала проблема с обезьянами, которые захаживали в город и порой нападали на людей, так что эта история с появлением некой могущественной обезьяны, совершающей нападения на жителей, не казалось такой уж невероятной. Аналогичная ситуация с детьми. Они всегда вели себя так, что это доставляло неудобства взрослым, особенно в школах, где предъявляемые требования очень часто бьют по интересам их формирующейся личности.
ШОК ДЛЯ СИСТЕМЫ
Авторы этой книги впервые узнали о распространяющейся чуме под названием СДВГ, когда их детям попытались поставить такой диагноз. И хотя эти два случая отделены друг от друга большим промежутком времени, почти в 30 лет (сыну Фрэда попытались поставить диагноз в 1971 году, а сыну Крэйга – в 2000-м), они очень похожи, если рассматривать, какие усилия прилагали школы, чтобы превратить нормальных мальчиков в «обезьян».
КОШМАРЫ НЕВРОПАТОЛОГА
Самым знаменательным днем моей жизни, когда меня переполняла невероятная гордость (рассказывает Фрэд Боман), был день моего зачисления в медицинский колледж в Нью-Йорке. После его завершения я начал специализироваться в неврологии и занимался ею в Гранд-Рапидс, штат Мичиган, а потом в Сан-Диего, штат Калифорния. Помимо того, что я занимался частной практикой в сфере взрослой и детской неврологии, я также принимал активное участие в исследованиях и открыл несколько неврологических и генетических заболеваний.
В 60-х и 70-х годах меня обеспокоило растущее количество психических расстройств и учебных расстройств, которыми, судя по тем диагнозам, которые им ставили, страдали дети. Существование какого-либо из этих расстройств не было подтверждено реальными доказательствами или должным образом проведенными исследованиями. Тем не менее, их называли настоящими заболеваниями того же порядка, что и физические заболевания, с которыми мне приходилось сталкиваться изо дня в день.
Эта проблема встала перед нами наиболее остро в 1971 году, когда учитель и школьный директор заявили, что наш семилетний сын Дуэйн страдает «синдромом гиперактивного ребенка», – ярлык, который был предшественником того, что нам сегодня известно как «синдром дефицита внимания и гиперактивности», – и что его необходимо лечить Риталином. Дуэйн ответил на это прямо: «Я не псих, и эта штука мне не нужна». Если псих не он, то кто же? Дуэйн был просто бодрым и энергичным ребенком, который не вписывался в школьные рамки, за что и был заклеймен школой в качестве больного неврологическим заболеванием, существование которого не было доказано.
И я, и моя жена Анетта – любящая мать и практичная женщина, отрицавшая все, что пытались приписать нашему сыну в школе, – знали, что с Дуэйном все в порядке. Одна замечательная учительница 2-ого класса предложила нам на следующий год отдать Дуэйна в ее класс. Она сумела направить его энергию в нужное русло, и у нее получалось обучать его. После этого мы больше не слышали, чтобы кто-то говорил, будто Дуэйн страдает каким-либо заболеванием или нуждается в медикаментозном лечении. Сегодня он имеет собственный бизнес, и дела у него, я бы сказал, идут просто замечательно, но ни психиатрия, ни Риталин никоим образом не способствовали этому. Энергичность, напористость и сообразительность, проявленные им в детстве, очень хорошо послужили ему в той сфере деятельности, где эти качества высоко ценятся и хорошо вознаграждаются. Как ни прискорбно, но очень многих детей, подобных Дуэйну, сегодня относят к категории неполноценных, ведь ими не так-то просто управлять и они не настолько податливы, чтобы легко вписаться в созданную взрослыми систему образования. И как следствие, им ставят диагнозы и пичкают их наркотиками. Но только сейчас у нас начинает появляется смутное понимание того, что мы потеряли в результате всего этого – мы как общество в целом и сами дети, ставшие жертвой ложных диагнозов.
Если бы заболевание, которым по словам школьных работников страдал Дуэйн, было настоящим, то никакие усилия преподавателя не излечили бы его. Мы не можем вылечить перелом ноги с помощью хорошей методики преподавания, - в данном случае требуется действительное медицинское вмешательство. Тот факт, что для «излечения» Дуэйна не потребовалось никакого медицинского вмешательства, свидетельствует о том, что с ним с все было в порядке самого начала.
В те давние времена, когда школьные работники пытались поставить нашему сыну диагноз и назначить прием препаратов, в Америке насчитывалось «всего» 150-200 тыс. детей, страдающих от более ранних версий СДВГ. В 70-х эта цифра неуклонно росла, в 80-х она росла еще большими темпами, а в 90-х достигла своего апогея.
В начале 80-х школьные работники и семейные врачи стали направлять ко мне все больше и больше детей для того, чтобы я подтвердил поставленный им диагноз синдрома дефицита внимания (СДВ), как он тогда назывался. Я изучил медицинскую литературу по этому заболеванию и не нашел никаких доказательств тому, что это настоящее заболевание. Более того, дети, которых ко мне направляли школьные работники, будучи уверенными в том, что у этих детей имеются какие-то отклонения, связанные с работой мозга, были совершенно нормальными детьми; я не мог обнаружить, что с ними не так. Я внимательно обследовал ребенка, приходил к выводу, что с ним все в полном порядке, и представьте каково было мое потрясение, когда со мной связывались школьные работники и требовали, чтобы я поставил ребенку диагноз СДВ и назначил ему Риталин, а если я этого не сделаю, то они проследят, чтобы родители нашли для своей семьи другого врача, который это сделает.
Я не поддался этому натиску. Как вообще могут люди, не сведущие в медицине, плевать на мое мнение (в конце концов, кто здесь невропатолог)? Как может учитель, школьный психолог, директор, социальный работник или консультант говорить мне, врачу, специализирующемуся в области человеческого мозга, что тот или иной ребенок страдает заболеванием мозга, в особенности, если нет никаких доказательств того, что это заболевание существует? Я делал все возможное, чтобы уберечь детей, находившихся под моим наблюдением, от подобных диагнозов и от опасных препаратов, которые совершенно не нужны детскому организму и детскому мозгу, но не в моих силах было в одиночку остановить эту массовую одержимость идеей наклеивать на детей ярлык «СДВГ» и пичкать их препаратами, чтобы сделать более податливыми. На каждого нормального ребенка, которого мне удалось уберечь от этой мошеннической диагностики и препаратов, приходятся тысячи детей, которые попали в руки других врачей.
В 90-х я с ужасом наблюдал за тем, как эта массовая одержимость превращалась в настоящую чуму, расползавшуюся по стране и по всему миру. В 1987 году, когда в обращение начал входить этот современный термин «СДВГ», в стране насчитывалось 500 тыс. детей, употреблявших стимуляторы в качестве лечения. К 1990 году их число увеличилось до миллиона, а к концу десятилетия число детей с диагнозом СДВГ достигло 6-ти миллионов. Однако доказательств тому, что это – реальное заболевание, по-прежнему не существовало, также как и не существовало никакого объективного метода установить наличие у ребенка данного заболевания, что противоречило всем моим знаниям и опыту в области медицины и научной деятельности. Дело было не только в этом, но и в том, что детям навязывали препараты, которые, как уже было давно известно и подтверждено документально, являются опасными для здоровья веществами, имеющими большое количество неблагоприятных побочных эффектов, вызывающими зависимость и даже приводящими к смертельному исходу.
Все стимуляторы, назначаемые при СДВГ, относятся к списку II согласно классификации Агентства по контролю наркотиков (Drug Enforcement Agency, DEA). В этот список внесены самые опасные и вызывающие наибольшую зависимость наркотики, которые только можно назначать людям легально [в США – прим. ред.]. Как упоминалось выше, Риталин – наиболее известный и наиболее популярный в прошлом препарат от СДВГ – по своим свойствам очень похож на амфетамины и кокаин. В 90-х годах появился еще один препарат от СДВГ, который к 2000 году превзошел Риталин по своей популярности. Это Аддералл, представляющий собой смесь солей амфетаминов. Это не было каким-то новым препаратом, специально разработанным для детей. Он существовал уже многие годы. Раньше его называли Обетрол и выписывали в основном женщинам, желающим сбросить лишний вес. В 1981 году его сняли с продажи, поскольку очень многие женщины пристрастились к нему, что и не удивительно, если принять во внимание многочисленные документальные свидетельства пагубного влияния амфетаминов на организм. Несколько лет назад я прочитал, что один из наиболее известных исследователей, занимавшихся СДВГ, Питер С. Дженсен из Колумбийского университета в Нью-Йорке, отказался лечить своего ребенка, которому поставили диагноз СДВГ, Риталином и Аддераллом. Я полагаю, что Дженсен поступил так потому, что ему гораздо больше известно об опасностях, связанных с употреблением этих веществ, чем многим другим родителям. Тем не менее, это не помешало ему выступать за то, чтобы упрямые родители по решению суда были обязаны лечить своих детей этими препаратами.
Меня, как и других порядочных врачей в нашей стране, повергло в ужас то, что эти люди просто взяли Обетрол, сменили упаковку, дали ему новое название, и после интенсивной и успешной рекламной кампании, на которую было потрачено много денег, тысячи врачей выбрали этот препарат как лучшее средство для назначения детям, несмотря на все то, что было о нем известно. Меня не только шокировало отсутствие всякой этики в деятельности фармацевтических компаний, прилагавших огромные усилия, чтобы посадить детей на препарат, который, как уже было точно установлено, представляет большую опасность. Я был также поражен тем, что так много моих коллег-врачей либо не знали об опасности Аддералла и других подобных ему препаратов, либо совершенно не беспокоились по этому поводу. В 1996 году представитель DEA Джин Хэйслип обратился к этой проблеме в своей заключительной речи на конференции по стимуляторам, применяемым при лечении СДВГ. В приведенной ниже цитате речь идет в частности о Риталине, но все сказанное относится также к Аддераллу и прочим стимуляторам, назначаемым детям от СДВГ.
«Родителям нужно понять, что мы говорим об очень мощных, вызывающих зависимость веществах, которые легко передозировать… К сожалению, в большей части литературы и рекламной продукции, выпускаемой в последнее время, совершенно не принимается во внимание либо преуменьшается воздействие метилфенидата и Риталина на организм и их способность вызывать зависимость. Это, похоже, сбило с толку многих врачей, и они начали назначать этот препарат в качестве быстрого способа справиться с проблемами обучения и поведения».
В самом деле, препараты от СДВГ – это быстрый способ решить все проблемы, поскольку большинство детей, вскоре после первого приема такого препарата, становятся тихими, сосредоточенными, податливыми. [3] В период между 1990 и 1996 годами, количество случаев назначения детям Риталина возросло в 5 раз; количество случаев назначения амфетаминов (таких, как Декседрин и Аддералл) для лечения СДВГ возросло в 4 раза; по приблизительной оценке, 7-10% мальчиков-школьников принимали подобные препараты, и количество девочек с таким диагнозом тоже росло. В некоторых областях доля детей, которым ставили диагноз СДВГ и назначали препараты, достигал 15-20 процентов. К моему великому сожалению, фармацевтические компании собирали огромные доходы из продажи этих препаратов: их годовая прибыль доходила до 500 миллионов долларов. Со стремительным ростом прибыли от продажи препаратов также стремительно росло количество пострадавших от них людей и количество смертей, вызванных ими. Согласно поступающим сообщениям, количество детей в возрасте от 10 до 14 лет, пострадавших от одного только Риталина, увеличилось в 10 раз. По словам Джина Хэйслипа, «это столько же или даже больше, чем количество детей того же возраста, пострадавших от кокаина».
Как врача и любящего отца меня серьезно обеспокоил резкий рост числа детей с диагнозом СДВГ. Все, что ребенку нужно было сделать, чтобы получить диагноз СДВГ, – это, находясь в поле зрения учителя, содеять какой-нибудь грех, например, начать ерзать, сказать что-то невпопад, встать со стула, играть слишком громко, не до конца выполнить задание или сделать что угодно еще, что может вызвать раздражение учителя. И я был свидетелем того, как само детство стало считаться заболеванием (см. главу 5, где приводится анализ критериев, используемых при диагностике).
«Эксперты» по СДВГ появились в 80-е и 90-е годы. Они зарабатывали себе на жизнь, продвигая идею о том, что детей, досаждающих взрослым, необходимо лечить. Оперируя якобы научными терминами, но при этом не имея никаких научных свидетельств, которыми они могли бы подкрепить свои слова, они пытались доказать правомерность массового лечения непокорных детей наркотиками. Вероятно, одним из самых известных и опасных экспертов в этой области является Рассел Баркли. Вот что он сказал в 1991 году: «Хотя такие распространенные симптомы, как невнимательность, чрезмерная активность и плохой самоконтроль, считаются первостепенными симптомами, проявляемыми гиперактивными детьми, мой личный опыт работы с такими детьми показывает, что одной из первостепенных проблем является также непослушание». И далее он говорит: «…в действительности с этими детьми что-то “не так”». Но что делали и продолжают делать такие люди, как Баркли? Они выдвигают, как может показаться, обоснованные доводы, чтобы превратить нормальное детское поведение в болезнь и оправдать принудительное лечение детей опасными препаратами. Другими словами, я стал свидетелем рождения нового поколения медиков, которые пропагандировали издевательство над детьми под видом «лечения».
Такие люди, как Баркли, во всем мире пытаются навязать учителям, психологам, врачам и родителям идею о том, что проблема сводится исключительно к нарушениям мозговой деятельности ребенка, при этом они почти не уделяют никакого внимания таким факторам, как возникающие в семье негативные ситуации, неспособность ребенка удовлетворить запросам школы, да и сама человеческуая природа, которая заставляет ребенка конфликтовать со взрослыми. Чем больше слушаешь таких людей, тем больше и больше приходишь к выводу, что непослушание – это главная проблема, которую они пытаются устранить. И это также тот камень преткновения, о который разбиваются все их диагнозы: непослушание – это не физическое заболевание.
Как невропатолог, повидавший тысячи детей за свою 35-летнюю карьеру, я знал, насколько дети могут отличаться друг от друга манерой обучения, уровнем способностей, скоростью развития, темпераментом, личностными качествами и многими другими особенностями – это относится как к детям, которые развиваются быстро, так и к детям, которые развиваются медленно. По мере того как ребенок растет и, надо надеяться, при поддержке родителей, учится контролировать себя и самостоятельно управлять своими действиями, находя наилучшие методы взаимодействия с окружением, он приобретает уникальный набор личностных качеств. Кроме того, я знал, что на поведение многих детей в школе влияют события, происходящие в их семье, например, ссора родителей и другие семейные неурядицы. Но развод не вызывает заболевание. Тем не менее, сотням тысяч детей был поставлен диагноз, согласно которому они больны несуществующим заболеванием, причем наличие этого «заболевания» было выявлено на основе критериев, настолько обобщенных и субъективных, что опираясь на них можно было бы взять почти любого ребенка и наклеить на него ярлык СДВГ, назначив ему опасные и вызывающие зависимость препараты. В то же время все факторы, связанные с индивидуальными особенностями ребенка и существующими в его окружении ситуациями, были полностью проигнорированы. Никогда еще в своей практике я не видел ничего подобного.
Мне как исследователю приходилось открывать настоящие заболевания и проверять их подлинность, и я знаком с жесткими стандартами, установленными в научной деятельности, не соблюдая которые, невозможно заявить, что мы обнаружили новое, уникальное в своем роде заболевание. Так вот, учителя ставили детям диагноз СДВГ, как если бы они были наделены некоей особой властью, которая позволяет не принимать во внимание тот факт, что они не имеют медицинского образования, не компетентны и не обладают опытом работы в данной сфере. Они могли так поступать потому, что критерии, используемые для выявления СДВГ и других предшествовавших ему заболеваний, настолько субъективны и общи, что любой мог бы исхитриться и поставить такой диагноз первому попавшемуся ребенку. Все, что ребенку нужно было бы сделать, так это продемонстрировать несколько присущих детям особенностей поведения (и все они занесены в специальный список). К таким особенностям поведения относится, например, ситуация, когда ребенок не уделяет достаточно внимания подробностям, по невнимательности допускает ошибки в домашней работе, не слушает, не удерживает внимание на чем-либо, теряет вещи, отвлекается, забывает, ерзает, встает со стула, двигается, когда от него потребовали сидеть на месте, слишком много говорит, проявляет импульсивность, перебивает, отвечает, когда спрашивают не его, или проявляет нетерпение в ожидании своей очереди. Нескольких таких проявлений, замеченных у ребенка, уже достаточно, чтобы поставить ему медицинский диагноз и назначить прием стимуляторов. Я обнаружил, что применение стимуляторов особенно бессмысленно, поскольку именно они способны привести к появлению многих из перечисленных выше проблем. Решение, конечно, состоит в том, чтобы поставить еще больше диагнозов и напичкать детей новыми препаратами, которые окажут еще большее воздействие на организм ребенка, – вот к чему мы пришли сегодня.
НИКАКИХ РАЗЛИЧИЙ
Впервые с проблемой СДВГ я (пишет соавтор Крэйг Хуви) столкнулся, когда учительница 6-ого класса и школьный психолог сообщили мне, что мой сын Макс болен СДВГ. Они представили это как реальное заболевание, вроде диабета, и если не выявить это заболевание вовремя и не вылечить его при помощи медицинских препаратов, – которые в данном случае столь же важны, как очки для близорукого человека или инсулин для больного диабетом, – то ребенка ждет жизнь, полная страданий и неудач.
Это был не первый случай, когда преподаватели говорили мне, что у моего сына нарушена мозговая деятельность. Я слышал это в течение первого года обучения моего сына в начальной школе в пригороде, куда мы переехали незадолго до того, как он пошел в четвертый класс. Третий класс Макс закончил в начальной школе городского школьного округа, зарекомендовавшего себя не лучшим образом. Макс, так же как и я в детстве, отставал от остальных детей в развитии навыков чтения. Плюс ко всему, в этом округе при обучении детей чтению использовался метод целого слова (заучивание слов целиком, без предварительного изучения азбуки и чтения по слогам – прим. ред) – а такая методика, как показала практика, потерпела полный провал. И совершенно не удивительно, что работники пригородной школы, где уровень образования был значительно выше, обеспокоились успеваемостью Макса.
Мы объяснили им все, что я описал выше, и сказали, что по нашим наблюдениям Макс – общительный ребенок спортивного телосложения и предпочитает скорее активное обучение, нежели пассивное. Они нас вежливо выслушали, покивали, поулыбались, но не приняли во внимание ни единого слова. Когда школьный психолог, консультант и пара учителей выразили мнение, что Макс не способен к обучению, мы были не настолько глупы, чтобы согласиться с этим. Проблема, однако, состояла в том, что обучение в школе стало для нашего сына трудным и вызывающим расстройства занятием. Если бы он ходил в специальный класс с меньшим количеством учащихся, то учителя могли бы уделять ему больше внимания и это оказывало бы менее пагубное воздействие на его самооценку, – по крайней мере мы так думали. И мы пошли на это.
На первом школьном собрании, куда мы отправились, чтобы посмотреть, каких результатов достиг наш сын на данный момент, мы получили листы с оценками. На одном из них была написана фраза, которая повергла нас в шок: «Подходит по возрасту, если на лекарствах»/age appropriate when on medication/. Макс не принимал никаких лекарств, и ни один школьный работник не сообщил нам, что у него есть какое-то заболевание, которое требовало бы лечения. Была ли это ошибка? Сомневаюсь. Школьные работники установили, что у Макса СДВГ и его необходимо лечить, еще задолго до того, как сообщили об этом нам. К тому времени они уже поставили отметки СДВГ на сотнях или, возможно, тысячах других детей. Макс был просто еще одним ребенком, а мы – еще одной парой родителей, которых предстояло застращать и заставить делать то, что им нужно.
Нам повезло, что у нас был такой замечательный педиатр. После того как школьный психолог и учитель сказали мне, что Макс страдает СДВГ, я отвел его к нашему педиатру. Она просто отбросила эту идею как «смехотворную». Мне также очень повезло, потому что в колледже, где я учился, работал один мой знакомый нейробиолог, и ему были известны результаты исследований по СДВГ. Он четко объяснил мне, что до сих пор не найдено никаких доказательств существования СДВГ, и что дети, которым ставят такой диагноз, ничем не отличаются от остальных детей в плане их мозговой деятельности (до того момента, пока им не начинают давать стимуляторы), что бы ни пытались доказать те, кто продвигает эту идею, не имея при этом никаких реальных свидетельств.
В дополнение к тому, что Макс отставал в классе по сравнению с остальными ребятами и предпочитал активный метод обучения, свою роль во всем этом сыграл, я уверен, и еще один фактор. Макс – мулат (один родитель белый, другой темнокожий). Интересно отметить, что темнокожие мальчики в три раза чаще оказываются с специальных классах, чем белые. Так вот, когда на ребенка вешают ярлык «неспособный к обучению», то предполагается, что эта неспособность вызвана нарушением деятельности центральной нервной системы, что означает наличие того или иного заболевания мозга. А поскольку не существует никаких различий в мозговой деятельности темнокожих и белых детей, то почему у темнокожих мальчиков гораздо чаще «обнаруживают» нарушение мозговой деятельности? В обществе больше не принято открыто выражать свое предвзятое мнение; однако тем, кто это делает, прикрываясь официальным «ярлыком» (пусть даже не имеющим под собой научной основы), это сходит с рук. Школы, похоже, терпимо относятся к представителям меньшинств, если те «ведут себя» должным образом, то есть как хорошие белые дети из среднего социального класса, но если они отклоняются от нормы, то их гораздо чаще подвергают нападкам, чем белых детей, которые ведут себя точно так же. Вот и все, что можно сказать об этих странных различиях.
Как и многие родители, с которыми мне приходилось разговаривать, когда я проводил исследования для данной книги, мы обнаружили, что стоит ребенку один раз получить ярлык СДВГ, или неспособного к обучению, или любой другой проблемы, он не избавится от него до самого окончания школы. Например, мы сняли Макса со специального обучения в конце 7 класса, потому что предоставляемые услуги были плохого качества и отрицательно сказывались на его самооценке, а поскольку он вообще-то не был неспособным ребенком, в них не было никакой необходимости. Но, к сожалению, на него уже повесили ярлык проблемного ребенка. И хотя его поведение никогда не было слишком уж плохим для его возраста, этот ярлык остался с ним, даже когда он перешел в среднюю школу.
После первых двух недель обучения в средней школе учительница вывела его в коридор и сказала, что другие учителя говорят о нем, потому что он не может сосредоточиться на занятиях и нарушает работу класса, и кроме того, плохо ведет себя в коридоре на переменах. Ее идея была ясна: мы все знаем, что ты проблемный ребенок, мы разговариваем между собой об этом, и лучше тебе быть поосторожнее, когда ты в следующий раз устроишь кавардак, потому что мы всегда начеку. К счастью, за два дня до этого моя жена поговорила с учителями Макса (учительница, о которой шла речь выше, была помощницей, и между ними стояла ее коллега), и все учителя сказали, что на занятиях у Макса дела идут хорошо и нет совершенно никаких проблем. Я повнимательнее изучил ситуацию и обнаружил, что в поведении моего сына нет ничего, что могло бы вызвать тревогу, как это пытались нам представить, и что учителя не обсуждали между собой, как бы им теперь справиться с огромной опасностью, которую представляет собой новичок смешанной расы. Учительница, которая выделила его из группы, действовала по собственной инициативе. Мораль этой истории такова: вашему ребенку может быть нанесен вред, и для этого вовсе не требуется никакого продуманного тайного сговора всех педагогов. Одного может быть вполне достаточно.
Что я хочу довести до осознания родителей, так это следующее: стоит вам один раз допустить, чтобы вашего ребенка назвали проблемным, или сказали, что у него есть какая бы то ни было проблема, как впоследствии над ним постоянно будет висеть угроза того, что к этой проблеме будут добавлять новые, еще более серьезные проблемы, и новые ярлыки, от которых будет все труднее и труднее избавиться.
Мы, родители, знаем своих детей лучше, чем школьные работники. Очень редко приходится сталкиваться с такой ситуацией, когда идея поставить ребенку диагноз СДВГ или настоятельные требования сделать это изначально исходили не от школьных работников. Пришло время нам, родителям, сказать «нет» школам, с каждым годом проявляющим все большую и большую нетерпимость по отношению к детям. Сегодня ребенок, чье поведение хоть немного отклоняется от стандартов, установленных невозмутимыми взрослыми, подвергается опасности, поскольку он может стать объектом нападок со стороны школы, и стоит ему один раз попасть на мушку, как больше он уже, вероятно, с нее не соскочит. А если ребенка еще и приучили считать себя ненормальным, то это состояние, как ни печально, может стать постоянным – может превратиться в постоянную боль.
Как я уже сказал, дела у Макса сейчас идут замечательно, ему очень повезло и он нашел свою удачу вне школьных стен. Его страстью стал хоккей, и он занимается им, проявляя такую дисциплинированность, напористость, смекалку и сосредоточенность, какую вряд ли когда-либо проявлял хоть один из педагогов, так решительно пытавшихся поставить на нем клеймо неспособного. Может быть, они нуждаются в каком-то специальном лечении, которое повысило бы их целеустремленность и наполнило энергией для достижения целей? Или, может быть, им стоит попытаться справиться со своими неспособностями и научиться кое-чему на примере Макса.
НОРМАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ СЧИТАЕТСЯ НЕНОРМАЛЬНЫМ
Уильям Кэрри, доктор медицинских наук, высоко уважаемый педиатр, профессор и исследователь, имеющий многолетний опыт работы в сфере медицины, в 1998 году, давая показания перед Национальными институтами здравоохранения, сказал: «То, что сейчас в Соединенных Штатах чаще всего описывают как СДВГ, на мой взгляд, представляет собой различные вариации нормального поведения, которые иногда приводят к дисфункции при негармоничном взаимодействии с окружением. Такое несоответствие ставит под сомнение истинность этой теории».
Другими словами, все то, что взрослым не нравится в поведении детей, особенно в школе, было собрано вместе как набор нежелательных особенностей поведения, которые, согласно заявлениям некоторых людей, являются результатом отклонений, существующих в самих детях. Таким образом получается, что взрослые не несут никакой ответственности при возникновении каких-либо разногласий или конфликтов между ребенком и его окружением, находящимся под контролем взрослых.
То, что всегда считалось нормальным детским поведением, имеет такое же отношение к СДВГ, как маленькая царапина – к нападению хищного человека-обезьяны. Когда доктора Лоренса Диллера (автора работ «На Риталине» и «Стоит ли мне давать своему ребенку препараты?») спросили на организованной Агентством по контролю наркотиков (DEA) конференции, посвященной применению стимуляторов при лечении СДВГ, существуют ли какие-либо доказательства в пользу существования СДВГ, он ответил: «Причина, по которой вы не смогли получить ни одной статьи или научного заключения, представляющих ясные и убедительные доказательства существования физиологических или химических отклонений в организме, связанных с СДВГ, состоит в том, что таких доказательств нет». Сторонники теории СДВГ по-прежнему убеждены, что такие доказательства в конце концов будут найдены, если только они будут достаточно долго смотреть на этот святой Грааль («Эта обезьяна должна быть где-то здесь»!).
Самое отвратительное во всем этом то, что если на ребенка хотя бы раз повесили ярлык СДВГ, к нему больше никогда не будут относиться как к нормальному. Стоит один раз позволить, чтобы в организм и мозг ребенка попал какой-нибудь психотропный препарат, например, Риталин, как у этого ребенка начинают появляться – впервые в жизни – реальные отклонения на физическом, нервном и биологическом уровне. Но на этом дело не заканчивается. Если ребенка хотя бы раз назовут ненормальным, то это откроет двери для появления множества других ярлыков и препаратов, в особенности, если первоначальное лечение не привело к ожидаемым изменениям. Так из ничего создается обезьяна.
Далее вы узнаете историю Пола Джонстона. Это яркий пример того, насколько ужасным может стать положение дел.
МАЛЬЧИК, КОТОРОГО ПРИНЯЛИ ЗА ЧЕЛОВЕКА-ОБЕЗЬЯНУ
Вскоре после того, как Пол Джонстон пошел в детский сад, его маму Джой пригласилиа на встречу с учителем. Та взяла на себя инициативу проинформировать Джой о том, что Пол страдает СДВГ, то есть у него наблюдается нарушение мозговой деятельности, прямо как у тех детей, чьи матери принимали алкоголь во время беременности (Джой этого не делала). Какие доказательства имелись у этой учительницы? Она заявила, что Пол, а ему пять лет, срывает работу группы тем, что без очереди отвечает на вопросы, ерзает и не выполняет свое задание вместе с остальными детьми. Пройдя некоторое обучение тому, как выявлять детей с СДВГ, она полагала, что понимает суть проблемы. Далее она сказала Джой, что почти 30% детей, преимущественно мальчики, страдают СДВГ. По словам Джой, в группе, где учился Пол, был 21 ребенок; по меньшей мере 5 из 10 мальчиков уже получили диагноз СДВГ и принимали Риталин. Учительница направила Джой к тому же врачу, который выписывал рецепты для других детей.
Джой и ее муж считали Пола нормальным ребенком, и не торопились назначать встречу в доктором, решив, что поработают с Полом над тем, чтобы он соблюдал правила, не шумел и т.п. Они думали, что все в порядке, пока через пару недель им не позвонил школьный директор. Он был недоволен поведением Пола и сказал, что его временно отстранят от обучения, если они ничего не предпримут, чтобы сделать его более контролируемым. Дома Пол вел себя как нормальный пятилетний ребенок. Что могло его делать другим в школе? Когда спустя неделю Джой встретилась с директором школы и учителем и спросила их, почему они так сильно настаивают на том, что Пол болен СДВГ и имеет серьезные проблемы с поведением, они ответили на это угрозой вызвать Службу защиты детей за пренебрежение здоровьем ребенка, если она будет продолжать игнорировать проблему. Джой казалось, что у нее нет выбора, так что она отвела Пола к рекомендованному врачу и ему начали давать Риталин. Помимо тех проблем с поведением, о которых говорила учительница и которые не являются чем-то уж очень необычным для мальчика детсадовского возраста, Пол не начал совершать никаких других преступлений. Складывается такое впечатление, что сомнение Джой по поводу правильности заключения, сделанного школьными работниками, и ее желание выяснить больше подробностей лишь разозлили их и усилили их решимость посадить мальчика на препараты.
Когда они находились в кабинете врача, он, казалось, проявлял больше интереса к записке, которую учительница передала ему через Джой, нежели к самому Полу. Он сказал, что благодаря назначенному им Риталину, Пол сможет контролировать свое поведение и будет лучше сосредотачиваться на занятиях в школе. В течение следующих нескольких недель учительница утверждала, что наблюдает улучшения в поведении мальчика, и что препарат дает результаты. Однако Джой все больше и больше начинала беспокоиться за Пола, потому что он становился более унылым, плохо спал и мало ел. Летом он стал более агрессивным и вспыльчивым. Когда об этом сообщили доктору, он увеличил дозу Риталина, несмотря на то, что агрессия, потеря аппетита и плохой сон – все это хорошо известные побочные эффекты, вызываемые Риталином, который, не забывайте, является мощным стимулятором, а не «мягким» препаратом, как его обычно описывают родителям. Вместо того, чтобы отказаться от такого лечения, врач увеличил дозу. Удивитесь ли вы, узнав, что после этого дела пошли только хуже?
В течение последующих семи лет Полу назначали все более и более мощные смеси препаратов для лечения все возрастающего количества расстройств, которые у него «обнаруживали» самые разные врачи. К Риталину был добавлен Декседрин, потом Риталин отменили, назначили Сайлерт (препарат, который в Канаде уже был снят с продажи, поскольку он вызывает разрушение печени и может привести к смертельному исходу), а затем переключились на Аддералл. Ни один из этих препаратов или их комбинация не принесли никакой пользы. Теперь Пол испытывал сильнейшие перепады настроения, от чрезмерной активности до усталости, поэтому в дополнение к Аддераллу ему назначили Тофранил (трициклический антидепрессант, препарат, родственный дезипрамину, который, по официальным сообщениям, убил восьмерых детей, а возможно, гораздо больше).
Вскоре у Пола начались сильнейшие головные боли и кошмары в дополнение к перепадам настроения, агрессии, вялости и потере веса. Через некоторое время у него начали возникать галлюцинации: он видел чудовищ, которые преследовали его и заставляли делать плохие вещи. Акустические и зрительные галлюцинации – это одна из диссоциативных реакций, которые могут возникать вследствие приема антидепрессантов. В книге «Разъяснения по психиатрическим препаратам» психиатр Дэвид Хили говорит: «Опасность, которую представляют подобные диссоциативные явления, заключается в том, что сам человек, принимающий антидепрессант, или же кто-то другой, может расценить их как свидетельство усугубления заболевания или наличия неизлечимого повреждения мозга того или иного рода. Если неверно истолковать подобные реакции, то они могут привести к самоубийству… Подобный риск, а также тот факт, что препарат, вызывающий подобные реакции, вряд ли вылечит человека от депрессии, дают основания отменить такое лечение и попробовать что-нибудь другое». Пола продолжали держать на Тофраниле. Он дважды пытался совершить самоубийство. В первый раз сестра нашла его в подвале, когда он пытался вонзить себе в грудь ножницы. Второй раз он съел целый пузырек таблеток. К счастью для него, это были просто антибиотики.
В конце концов, Пол оказался в колонии для крайне неуравновешенных и опасных подростков. По мере развития событий, за первоначальным диагнозом СДВГ последовали такие диагнозы, как биполярный психоз, шизоаффективный психоз и оппозиционно-вызывающее расстройство. А в дополнение к Тофранилу и препаратам от СДВГ, Полу назначили также Депакот, Веллбутрин, Риспердал и Сероквель. Ни один из этих препаратов не был изучен с точки зрения его воздействия на детский организм, и ни один из них не был разрешен АППЛ для применения на детях.
На самом деле никто не знает, как эти препараты – по отдельности или в комбинации друг с другом – действуют, и для ребенка, которого заставляют их принимать, именно сам препарат становится первым настоящим отклонением от нормы, первым заболеванием.
Сейчас Пол не находится в колонии, он больше не принимает препараты и обучается на дому, но он не избежал плохих последствий. Спустя несколько месяцев после освобождения Пола Джой рассказала: «Медикаменты нанести вред здоровью моего сына прежде, чем я смогла избавить его от них. Его оставили страдать зрительными галлюцинациями (как у человека, принимающего ЛСД), поздней дискинезией (непроизвольные подергивания, вроде тиков и корчей, часто продолжительные – настоящее заболевание мозга, обычно связанное с приемом антипсихотических препаратов, таких как Риспердал и Сероквель, которые ему назначали), и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство – не физическое заболевание), и все это из-за жестокости системы, которая его окружала. Когда он находился в колонии, его там избивали, прижигали, связывали простынями, засунув в рот носок, ему давали самые большие дозы психиатрических препаратов, которые только можно было дать, не убив его… просто чтобы сделать его тихим». Все эти ужасы пришлось пережить мальчику, с которым все было в порядке, мальчику, у которого начались кошмары только потому, что он вел себя соответственно своему возрасту, а детский сад и школа не желали мириться с таким преступлением.
***
Каким бы печальным ни было прошлое Пола, другим детям не всегда удается отделаться даже такими жертвами. В 1991 году Камерону Петтусу был поставлен диагноз СДВГ и назначен дезипрамин, антидепрессант, который иногда используют при лечении СДВГ. Через два года он умер от аллергической реакции на препарат, который разрушил его сердце, печень и легкие. Как обычно, процесс постановки диагноза был запущен после того, как учительница пожаловалась, что Камерон не может сидеть спокойно в школе. Мать Камерона считает, что настоящая проблема состояла в том, что он находился в стрессовом состоянии из-за их развода с мужем, и что Камерону от природы была свойственна активная манера обучения. То же самое произошло с многими другими детьми, которые реагировали на серьезные проблемы в своей жизни или просто не были такими учениками, каких желали видеть перед собой учителя. Волнует ли это школьных работников? Нет, если ребенок стал доставлять неудобство учителю, переквалифицировавшемуся в «диагноста» с ярлыком в уме.
Когда Камерону выписали дезипрамин, уже было известно, что этот препарат убил шестерых детей. Тем не менее, родителям не сказали ни слова. Не только школьные работники продвигают препараты, об опасном воздействии которых они почти ничего не знают, то же самое делают и многие врачи (и наиболее злостные нарушители в этом плане – детские психиатры). В издании журнала «Austin American Statesman» от 21 марта 1999 года мать Камерона сказала следующее: «Если бы кто-нибудь сказал мне, что этот препарат может привести к смертельному исходу, я бы никогда не дала его сыну». После смерти Камерона детям все равно продолжали выписывать дезипрамин, и за этим последовало много других смертей.
В статье для сайта Salon.com от 24 мая 2002 года доктор Лоренс Диллер упомянул еще один случай смерти ребенка от дезипрамина, произошедший в 2001 году (эта история подробно описана в четвертой главе данной книги), и добавил: «Шайна Данкел вообще не должна была принимать этот препарат». Дезипрамин представили родителям Шайны в качестве безопасной альтернативы Риталину, которая якобы не может причинить вреда. Как и родителей Камерона, их не предупредили о рисках, связанных с приемом этого препарата, их не предупредили о том, что к середине 90-х уже по меньшей мере семерых детей постигла внезапная смерть, вызванная приемом дезипрамина. Помните, о чем мы говорили в первой главе: случаи неблагоприятных последствий, о которых сообщают, составляют лишь небольшую долю от реальной цифры. Кто может сказать наверняка, сколько детей умерло от дезипрамина – или умрет от него в будущем?
КОЛЛЕКТИВНОЕ СУМАСШЕСТВИЕ
В интервью, опубликованном «New Jersey Times» в июле 2001 года, писатель Джеймс Ли Берк сказал: «Самая большая несправедливость обычно возникает в коллективных действиях, когда ни одного отдельного человека невозможно привлечь к ответственности». Именно это и произошло, если говорить о лавине психиатрических диагнозов, обрушившихся на детей. Люди, которые прикладывают усилия к тому, чтобы как можно большему количеству детей поставить диагнозы и напичкать их наркотиками, по большей части (с некоторыми достойными внимания исключениями) являются порядочными людьми, обладающими чувством нравственности, но они убедили себя, или кто-то убедил их (не имея веских на то доказательств) в том, что это правильное действие. Однако в том, что они делают, назначая детям психиатрические препараты, столько же смысла, сколько в сжигании ведьм на костре.
Действуя исключительно в своих интересах, различные стороны, вовлеченные во все это, создали огромнейший рынок СДВГ и других выдуманных заболеваний. Школы всегда искали какое-нибудь простое и эффективное средство, которое позволило бы им справляться с детьми, не вполне соответствующими требованиям школы. Производители медикаментов постоянно трудятся над расширением рынков сбыта своей продукции, а препараты от СДВГ стали для них просто золотым дном. В 2001 году доход от продажи одних только этих препаратов составил примерно один миллиард долларов. По мере того, как количество детей с диагнозом СДВГ возрастает, у работников сферы здравоохранения увеличивается ресурс пациентов, из которых можно тянуть деньги. Страховые компании, которые платят врачам не более чем за 15 минут работы, чтобы те поставили ребенку диагноз СДВГ, экономят деньги, когда детям назначают препараты вроде Аддералла и Риталина вместо того, чтобы провести более трудоемкие исследования на предмет возможных проблем, существующих у ребенка дома или в школе.
Ни одна из вышеупомянутых сторон не наносит детям вред преднамеренно, и хотя они постоянно отрицают или игнорируют тот вред, который они причиняют детям своими действиями, общий итог этих действий таков, что дети страдают в широком масштабе. Ну, а как насчет родителей, которые соглашаются со всем этим? Большинство из них стараются быть как можно более ответственными. Лишь в редких случаях они осознают, до какой степени их дезинформировали, ведь они доверяли специалистам, и думали, что те знают свое дело и действуют исключительно в интересах ребенка. И хотя мы постоянно слышим, что специалисты в действительности делают то, что считают наилучшим для ребенка, им стоило бы быть поумнее и не распространять неверную информацию, а также не принимать все это на веру самим, особенно если учесть, что не существует никаких реальных доказательство тому, что СДВГ – это настоящее заболевание или расстройство того или иного рода.
Как отметил доктор Уильям Кэрри, давая показания на конференции Национальных институтов здравоохранения, посвященной СДВГ: «В DSM-IV [Руководство Американской психиатрической ассоциации по психиатрическим диагнозам] об этом не говорится, но практически все статьи в профессиональных журналах и учебниках выдвигают предположение, будто поведение, характерное при СДВГ – повышенная активность и низкая устойчивость внимания, – в целом является следствием нарушения работы мозга». К примеру, в большинстве книг, статей, брошюр, а также на сайтах, посвященных проблеме СДВГ, говорится, что это самое распространенное нейро-поведенческое расстройство у детей («нейро» означает «связанный с нервной системой»), несмотря на то, что его описание совершенно не удовлетворяет никаким научным стандартам (мы поговорим об этом подробно в четвертой главе). Эти «специалисты», будь то врачи, учителя, психологи, консультанты, медсестры или кто угодно еще, кому родители доверяют и кто, как они полагают, действует в интересах их ребенка, делают все, чтобы увековечить это мошенничество. И это пугает. Точно так же пугает и то, что такие специалисты получают вознаграждение за свои старания.
В своей книге «Вторжение в невыразимое» траппист Томас Мертон написал эссе «Глубокие раздумья памяти Адольфа Эйхмана», где говорится о следующем: Эйхмана, отвечавшего за транспортировку евреев и других «нежелательных» национальных меньшинств в концентрационные лагеря нацистской Германии, можно рассматривать как душевно здорового человека, несмотря на все те ужасы, к которым он приложил руку. Мы не заявляем, что мошенничество, связанное с СДВГ, так же ужасно, как Холокост, – не тот размах, его нельзя сравнивать. Однако всякий раз, когда бесчеловечности позволяют существовать в широком масштабе, в действие вступает один и тот же механизм.
«В деле Эйхмана больше всего тревожит то, что психиатр, обследовавший его, заявил, что тот совершенно здоров. Я нисколько не сомневаюсь в этом, но именно это и вызывает у меня тревогу.
Если бы все нацисты были психически больными, каковыми, вероятно, были некоторые из их лидеров, то эту ужасающую жестокость было бы легче понять. Гораздо труднее представить, что этот спокойный, уравновешенный, невозмутимый чиновник, добросовестно выполнявший свою канцелярскую и административную работу, в то же время играл роль надзирателя, под руководством которого производились массовые убийства. Он был внимательным, аккуратным, лишенным воображения человеком. Он глубоко уважал государственный строй, закон и порядок. Он был исполнительным, верным, преданным офицером великого государства. Он отлично служил своему правительству».
Сегодня наши дети находятся в руках специалистов из сферы образования и здравоохранения, которые пропагандируют необходимость повесить ярлыки на нормальных детей и накормить их психиатрическими препаратами. Это добросовестные исполнительные люди, они служат своим институтам, которые оплачивают их работу, поднимают их престиж, обеспечивают им безопасность и предоставляют возможность продвижения по службе. Конечно, у них на глазах шоры, но все они – душевно здоровые люди, и они пришли бы в ужас от мысли о том, что принимают участие в массовом истреблении детей. Роль каждого отдельного участника сама по себе мала, и у всех них изначально есть логически обоснованные объяснения для подобных действий. Однако результат их работы от этого не меняется, и это нисколько их не оправдывает.
Странно то, что когда речь идет о психиатрическом злоупотреблении по отношению к детям, лишь немногие встают на их защиту и борются за гуманное обращение с детьми. Но если речь заходит о жестоком обращении с животными, то на их защиту поднимаются массы. К примеру, несколько лет назад в зоопарке Торонто жил белый медведь по имени Сноубол, он выглядел очень несчастным в своей клетке и постоянно ходил взад-вперед. После того как ему дали Прозак, он стал выглядеть гораздо более счастливым, сидящим спокойно. У зоопарка сразу же собрались активисты за права животных и выразили протест, поскольку им не понравилось, что медведя в клетке превратили в покорного зверя. Медведю перестали давать Прозак. Школы в Америке сопротивляются, когда кто-то требует, чтобы детям перестали давать препараты, изменяющие их поведение, независимо от того, насколько серьезны последствия их применения. Вот бы к детям проявлялась такую же гуманность, как к животным в зоопарке.
Ниже приводится заявление Патрисии Уэзерc, сделанное ею 29 сентября 2000 года для расследования, проведенного Конгрессом в отношении школ, продвигающих применение препаратов от СДВГ. Каким бы страшным это ни казалось, но то, через что пришлось пройти ей и ее сыну, не является чем-то необычным; что может быть необычным в этой ситуации, так это то, что попытки школы запугать их недолго были успешными. Этому мальчику, также как и тому медведю в зоопарке, начали давать препараты, потому что у него были трудности с приспособлением к неестественному окружению, где его постоянно в чем-то ограничивали. Почему никто не встал с протестом у школы?
ЗАЯВЛЕНИЕ ПАТРИСИИ УЭЗЕРС
Меня зовут Патрисия Уэзерс. Я здесь для того, чтобы рассказать вам о тяжелом испытании, которое выпало на долю моей семьи и в особенности моего сына Майкла.
Когда Майкл ходил в детский сад, мы начали получать сообщения о том, что у Майкла проблемы с поведением. Он мог сказать что-то не к месту, дурачился на занятиях в группе и явно нарушал дисциплину. Потом, когда он пошел в первый класс, его учитель сказала мне, что его учебное развитие не соответствует норме и что он не сможет обучаться, если ему не давать медикаменты. Затем, ближе к концу года, директор школы пригласил меня в свой кабинет и сказал, что если я не соглашусь давать Майклу психиатрические препараты, они переведут его в специальный образовательный центр для детей с проблемным поведением. В это время я ощущала сильнейшее давление со стороны школы. Учитель, школьный психолог, директор – все говорили мне, что Майклу нужно давать препараты и что это правильное действие.
В это время учительница Майкла заполнила бланк оценки СДВГ на Майкла и направила этот бланк его врачу. На основании этого бланка и короткого обследования у врача Майклу поставили диагноз СДВГ и назначили препарат Риталин. По словам учительницы, дела у Майкла пошли значительно лучше: другими словами, он стал тихим и выполнял свои задания.
Поначалу я не замечала никакой разницы, но в конце концов мне стали говорить, что Майкл не общается с другими детьми, что он замкнутый ребенок. Это было совершенно не характерно для него, ведь обычно он был общительным и дружелюбным. Но дела пошли еще хуже. Однажды, когда Майкл был в третьем классе, моя бабушка заметила, как он в одиночестве стоит в дальнем углу игровой площадки, уставившись на свои ноги. Также мне стали сообщать о том, что Майкл начал жевать и мусолить разные вещи, карандаши, ластики, бумагу и даже свою одежду. Его поведение все больше и больше удивляло.
Вместо того, чтобы заметить, как назначенные препараты влияют на моего сына, школьный психолог заявила, что теперь Майкл страдает от социальной тревоги, и его нужно показать психиатру. Она тут же достала имя и телефон психиатра, которому я должна была позвонить. Психиатр поговорила с Майклом 15 минут и, опять же, не без помощи отчетов из школы, поставила ему диагноз социальной тревоги. Она дала мне рецепт с назначением антидепрессанта и сказала, что это чудотворный препарат для детей.
5 октября 1999 года Майкл начал принимать антидепрессанты. Вскоре после этого он пожаловался своей учительнице, что слышит мужской голос у себя в голове, который приказывает ему делать плохие вещи. Я наблюдала, как у моего сына начали возникать резкие перепады настроения, он выходил из себя по всяким мелочам. Однажды вечером я просто пыталась усадить его за стол поужинать, но он побежал и набросился на меня. Я больше не узнавала своего сына, и я поняла, что он изменился из-за препаратов.
В этот момент я сделала то, что должна была сделать. Я перестала давать ему какие бы то ни было препараты. Но еще в течение целого месяца у него продолжались галлюцинации. Психиатр, наблюдавшая моего сына, не понимая, что он проходит период отвыкания от сильнодействующего вещества, попыталась убедить меня поместить его в больницу и попробовать давать ему различные седативные препараты, пока я не найду «подходящий».
Школьный психолог пыталась убедить меня в том, что подходящий препарат находится методом «проб и ошибок». К тому времени во мне уже пылала ярость, и я была в отчаянии. Я вспомнила телепередачу, в которой женщина-врач обсуждала вопрос назначения детям лекарств. Она сказала, что на поведение ребенка могут оказывать воздействие скрытые физические недуги, и что их можно выявить. Я начала проводить собственное исследование всех этих умственных расстройств, психиатрических препаратов и вызываемых ими побочных эффектов.
В январе 2000 года я принесла результаты своих исследований школьному психологу, я хотела показать ей, каковы по моему мнению побочные эффекты от применения лекарств. На следующий день я встретилась с другими школьными работниками и директором школы. Директор достал мое исследование, бросил на стол и сказал: «Я глубоко оскорблен этими материалами, основанными на предубеждениях». Затем они сказали мне, что им больше нечего предложить моему сыну, и исключили его из школы.
В сущности, это положило начало целой цепочке событий, которая завершилась тем, что школьные работники вызвали службу защиты детей, чтобы разобраться со мной и моим мужем, обвинив нас в пренебрежении медицинской помощью. Обвинение было выдвинуто на том основании, что мы не хотели давать Майклу необходимые лекарства и не последовали рекомендации психиатра поместить его в больницу. Единственная причина, по которой меня не удалось в тот день лишить родительских прав, заключается в том, что я сумела получить оценку независимого психолога, в которой было сказано, что Майкл не нуждается в госпитализации. Если бы не эта оценка, его бы забрали из дома.
Что меня в этом больше всего волнует, так это тактика запугивания, которую может применять школа, чтобы заставить родителей давать препараты своему ребенку. Возникает вопрос: что произойдет с родителями, не имеющими достаточных финансов, чтобы противостоять такой тактике? Если бы у меня не было родственников, которые были готовы помочь моему сыну и мне средствами, вполне вероятно, что он мог в конце концов оказаться в психиатрической палате.
Сегодня дела у Майкла идут хорошо. Он не принимает препараты уже 9 месяцев и снова стал счастливым и общительным мальчиком. Он учится в частной школе, и я также занимаюсь с ним дома.
***
В тот момент, когда школа начала оказывать давление на Патрисию, она уже была матерью-одиночкой. В нее вселили неуверенность, она начала бояться. Пытаясь действовать исключительно в интересах своего сына, она оказалась в центре нападок и была совершенно затравлена. Это, к сожалению, еще один пример действий, к которым прибегают школы, и это не является чем-то необычным. Опыт показывает, что именно дети из неполных семей, дети из неблагополучных семей, приемные дети или дети, каким-либо иным способом лишенные благ полноценной семьи (в которой родители имеют достаточно времени и денег, чтобы потратить их на ребенка) и таким образом являющиеся более уязвимыми, становятся легкой добычей для всех остальных.
Итак, откуда взялся этот диагноз СДВГ? Что могло стать источником массового помешательства, которое продолжает распространяться, несмотря на то, что это становится все менее и менее разумным и все более и более опасным? Что ж, начало всему этому положило случайное открытие, о котором мы вам расскажем в следующей главе.
Перевод Екатерины Волошиной. Выражается благодарность доктору Фреду Боману и Крэйгу Хуви за любезное разрешение воспроизвести отрывок из книги "ADHD Fraud - How Psychiatry Makes "Patients" from Normal Children"
---
Если Вы заинтересованы в издании книги «Мошенничество СДВГ» на русском языке, свяжитесь с Гражданской комиссией по правам человека по адресу cchr@g-telecom.ru
